Глядя ему в глаза, она развязала поясок. И платье мягко зашуршало, соскальзывая к ее ногам.
Когда откипела страсть, и они тихо лежали, прижавшись друг к другу, Эйрар сказал:
— Ты так хорошо понимаешь людей — объясни же мне, почему я до последнего цеплялся за старого колдуна?
— Нетрудно объяснить, мой повелитель, — отвечала Аргира. — Все оттого, что каждый разговор с ним приносил тебе нечто новое. Даже доведенный до крайности, ты не позволил расправиться с ним, потому что его ответы были по-прежнему неожиданны. Сегодня я нова для тебя, любимый, но придет день, и я тебе надоем…
— Никогда, никогда!.. — и он запечатал ее уста поцелуем. — Ты моя, и ничто больше не важно. Подумай, однако: я изгнал из страны человека, лучше всех ко мне относившегося… моего второго отца. Да если бы не он, мы с тобой никогда и не встретились бы!
Она прильнула к нему, мурлыча, как котенок:
— Нет, любимый. Его колдовство всегда было злым. Оно всегда подводило. Не будь Мелибоэ — все равно было бы восстание против Валька… и всех его стенофонов. И ведь ты сам отыскал путь в Ос Эригу, где я находилась. Любовь — волшебство гораздо более сильное, чем все его заклинания…
Эйрар был не вполне в этом уверен, но ответил лишь счастливым вздохом. И тут кто-то заколотил в дверь, крича:
— Валькинги зашевелились!..
Выскочив наружу, Эйрар Эльварсон невольно припомнил, как еще вчера ему было поистине наплевать и на исход сражения, и на собственную судьбу: лишь бы побыстрее все кончилось. Теперь — не то! Впереди по-прежнему ждали кровь, ужас и смерть — но за спиной, здесь, в городе, оставалась Она, любимая, единственная!.. Он приставил к ней верных хестингарских ребят: если битва будет проиграна, они умчат ее прочь. Перекусив на скорую руку, Эйрар выехал к войску — в полном вооружении, но с непокрытой головой, ибо ничто так не воодушевляет воинов перед боем, как личное присутствие вождя. Нени из Баска вез перед ним знамя — череп горной кошки на древке.
Они как раз объехали правое крыло войска, когда крики и металлический лязг, донесшийся слева, с той стороны долины, поведал им — за Нааром, среди деревьев, уже рубились с вражеской конницей.
— Надеюсь, у Рогея хватит ума повернуть против них лучников, — сказал он Альсандеру, на что тот ответил:
— Ни на кого нельзя полагаться так, как на себя самого. Потому-то мы уповаем на Царствие Небесное, вместо того, чтобы строить рай на земле с помощью ближних. Однако Рогей, я думаю, справится… Смотри!
Он вытянул руку. Там, впереди, из-за горба дороги сперва выплыло легкое облачко пыли, а затем появились первые ряды терциариев. Они двигались ровным, сомкнутым строем, от края до края обочин, готовые проломить, прорубить себе путь сквозь Торгстед. Колыхались щиты, вскинутые на плечо, верещали флейты, плыли над головами алые треугольники. Эйрар развернул коня — скакать на левый фланг, покуда пылкий Рогей не приказал своим людям стрелять прежде времени… Но поспеть туда было уже невозможно. Эйрар едва достиг города, когда запели серебряные свистки Скогаланга, и лучники, притаившиеся за Нааром, поднялись на ноги, одновременно натягивая тетивы. Безжалостный ливень стрел, выпущенных почти в упор, обрушился на вражескую колонну с правой стороны, не прикрытой щитами. Валькинги десятками падали замертво: кованые наконечники пригвождали шлемы к головам, наручи к рукам, а руки — к ребрам. Передние ряды терциариев в смятении качнулись влево — навстречу метателям копий, засевшим среди поваленных деревьев.
Но у валькинговских отрядов были опытные предводители. Увидев, в какую переделку угодила первая терция, вторая не стала ломиться вперед. Она перестроилась, закрылась щитами и двинулась прямо на лучников. Наткнувшись на реку, терциарии кинулись к легким мостам, наведенным Эйраром для собственных нужд.
Тем временем воины первой терции — а их все еще было немало — упрямо лезли через поваленные деревья, растаскивая преграду, не обращая внимания на летящие дротики, рубя головы копейщикам. Бой шел теперь на обоих флангах — и тут-то появилась третья терция и устремилась напролом через Торгстед.
Эйрар слышал, как подавала сигналы вражеская труба. Потом с левого крыла примчался гонец:
— Они прорвались у второго моста, а нас слишком мало!
Пришлось отправить на выручку пол-тагоя карренцев. Латники выхватывали мечи, спешиваясь для рукопашной.
Но некогда было смотреть, что там происходило, равно как и спешить туда самому. Упорный, жестокий бой шел уже по всей линии. Короткие мечи валькингов звенели у частокола о секиры воинов Микалегона. Стрелы Скогаланга еще летели, хотя и не так густо, как прежде — многие вовсю рубились возле моста, — но волей-неволей все больше валькингов перемещалось на другой край. Немало терциариев повисло там на завалах, однако часть все же просочилась, потом еще и еще. Копья мариоланцев не могли их сдержать. Как это часто бывает, упорство и доблесть сами по себе еще не означали победы. Валькинги закричали яростнее. Эйрар увидел: кое-кто из его воинов бросил оружие и, смалодушничав, бросился наутек…
— Где Йовентиньян? — крикнул он. Барона быстро нашли: по счастью, он был достаточно опытным военачальником и без крайней необходимости не ввязывался в бой сам. — Друг Йовентиньян, — сказал ему Эйрар, — если нам не удастся остановить вон тех, справа, мы пропали. Бери своих людей и ступай… — и повернулся в седле: — Скажите Эвименесу, пусть атакует. Еще не время, но и ждать дальше нельзя…